Мартовская капель

    ...кап... кап-кап... кап... кап-кап-кап...
     Засыпая,  все слышу я,  как шуршит по железке  за окошком,  постукивает
сонно,  мягко  - это весеннее, обещающее -  кап-кап... Это не скучный дождь,
как  зарядит, бывало, на неделю: это веселая мартовская капель. Она вызывает
солнце. Теперь уж везде капель:
     Под сосенкой - кап-кап...
     Под елочкой - кап-кап...
     Прилетели  грачи, - теперь уж пойдет, пойдет. Скоро и водополье хлынет,
рыбу будут  ловить наметками -  пескариков, налимов, - принесут целое ведро.
Нынче  снега  большие,  все  говорят;   возьмется  дружно   -  поплывет  все
Замоскворечье!  Значит,  зальет  и  водокачку,  и бани  станут...  будем  на
плотиках кататься.
     В тревожно-радостном полусне слышу я это,  все торопящееся - кап-кап  -
Радостнее за ним стучится, что непременно, будет, и оно-то мешает спать.
     ..кап-кап... кап-кап-кап... кап-кап...
     Уже тараторит по железке, попрыгивает-пляшет, как крупный дождь.
     Я  просыпаюсь  под  это  таратанье,  и первая  моя  мысль  -"взялась!".
Конечно, весна взялась. Протираю глаза спросонок, и  меня ослепляет  светом.
Полог  с  моей  кроватки  сняли,  когда я спал, -  в  доме  большая  стирка,
великопостная, - окна без занавесок, и  такой день чудесный,  такой веселый,
словно  и  нет поста.  Да какой уж теперь и пост, если пришла весна. Вон как
капель играет... - тра-та-та-та! А сегодня поедем с Горкиным за Москва-реку,
в самый "город", на грибной рынок, где - все говорят - как праздник.
     Защурив глаза,  я  вижу,  как  в комнату льется солнце. Широкая золотая
полоса, похожая на новенькую доску, косо влезает в комнату, и в ней суетятся
золотники. По таким полосам, от Бога, спускаются с неба Ангелы,  - я знаю по
картинкам. Если бы к нам спустился!
     На крашеном полу и на лежанке лежат золотые окна, совсем косые и узкие,
и  черные  на  них  крестики  скосились.  И  до  того  прозрачны,  что  даже
пузырики-глазочки видны и  пятнышки...  и  зайчики,  голубой  и красный!  Но
откуда же эти  зайчики, и почему так бьются? Да это совсем не зайчики, а как
будто  пасхальные  яички, прозрачные,  как дымок. Я смотрю на окно - шары! -
Это  мои шары гуляют:  вьются за форточкой, другой  уже  день  гуляют: я  их
выпустил  погулять  на  воле,  чтобы  пожили дольше. Но они  уже  кончились,
повисли и мотаются на ветру, на солнце,  и  солнце их  делает  живыми. И так
чудесно!  Это  они  играют  на  лежанке,  как зайчики,  -  ну,  совсем,  как
пасхальные яички, только очень большие и живые, чудесные. Воздушные яички, -
я таких никогда не видел. Они напоминают Пасху. Будто они спустились с неба,
как Ангелы.
     А  блеска все  больше,  больше.  Золотой  искрой блестит отдушник. Угол
нянина сундука, обитого новой жестью с  пупырчатыми разводами, снежным огнем
горит. А графин на лежанке  светится разноцветными огнями.  А  милые обои...
Прыгают журавли и лисы, уже веселые, потому что весны дождались, - это какие
подружились, даже  покумились у кого-то на родинах, - самые  веселые обои, И
пушечка моя,  как  золотая... и сыплются  золотые  капли с  крыши,  сыплются
часто-часто, вьются, как золотые нитки. Весна, весна!..
     И шум за окном, особенный.
     Там галдят, словно ломают что-то. Крики  на лошадей  и  грохот... -  не
набивают ли погреба? Глухо доходит через стекла голос Василь-Василича, будто
кричит в подушку, но стекла все-таки дребезжат:
     - Эй, смотри у меня, робята... к обеду чтобы..!
     Слышен и голос Горкина, как комарик:
     - Снежком-то, снежком... поддолбливай!
     Да, набивают погреба, спешат. Лед все вчера возили.
     Я  перебегаю, босой, к окошку, прыгаю на холодный стул, и меня обливает
блеском зеленого-голубого льда. Горы его  повсюду, до крыш сараев, до самого
колодца, - весь двор завален. И сизые  голубки на нем: им и деваться некуда!
В тени он синий и снеговой, свинцовый. А в солнце -  зеленый, яркий.  Острые
его глыбы стреляют стрелками по глазам, как искры. И все подвозят, все новые
дровянки... Возчики  наезжают  друг  на дружку, путаются  оглоблями, санями,
орут ужасно, ругаются:
     - Черти, не напирай!.. Швыряй, не засти!..
     Летят  голубые глыбы, стукаются,  сползают,  прыгают  друг  на  дружку,
сшибаются на лету и разлетаются в хрустали и пыль.
     - Порожняки, отъезжай... черти!.. -  кричит  Василь-Василич, попрыгивая
по глыбам. - Стой... который?.. Сорок семой, давай!..
     Отъезжают на задний  двор,  вытирая лицо  и  шею  шапкой; такая горячая
работа,  спешка: весна  накрыла. Ишь,  как спешит капель  -  барабанит,  как
ливень  дробный. А  Василь-Василич совсем по-летнему  - в розовой  рубахе  и
жилетке,  без  картуза. Прыгает  с карандашиком  по  глыбам,  возки считает.
Носятся  над  ним  голуби,  испуганные  гамом,  взлетают  на  сараи и  опять
опускаются  на  лед:  на сараях стоят  с лопатами  и  швыряют-швыряют  снег.
Носятся по льду куры, кричат не своими голосами, не знают, куда деваться.  А
солнышко уже высоко, над Барминихиным садом с бузиною, и так припекает через
стекла, как  будто лето. Я  открываю форточку. Ах, весна!.. Такая  теплынь и
свежесть!  Пахнет теплом  и  снегом, весенним  душистым  снегом.  Остреньким
холодочком веет с ледяных гор. Слышу - рекою пахнет, живой рекою!..
     В одном пиджаке, без  шапки,  вскакивает на лед  отец,  ходит по острым
глыбам,  стараясь удержаться: машет смешно руками.  Расставил  ноги, выпятил
грудь и смотрит зачем-то в небо.  Должно быть, он рад весне. Смеется что-то,
шутит с Василь-Василичем, и вдруг  - толкает. Василь-Василич летит со льда и
падает  на корзину  снега,  которую  везут из сада.  На  крышах  все  весело
гогочут,  играют  новенькими  лопатами,-летит  и  пушится   снег,  залепляет
Василь-Василича. Он с трудом выбирается, весь белый, отряхивается, грозится,
хватает  комья и начинает швырять на крышу.  Его закидывают опять.  Проходит
Горкин,  в поддевочке  и шапке,  что-то грозит отцу: одеваться велит, должно
быть.  Отец прыгает на  него, они  падают вместе  в снег и возятся  в  общем
смехе. Я хочу крикнуть в  форточку... но  сейчас загрозит отец, а смотреть в
форточку  приятней.  Сидят   воробьи  на  ветках,  мокрые  все,  от  капель,
качаются... -  и хочется покачаться с ними.  Почки на тополе набухли. Слышу,
отец кричит:
     - Ну, будет  баловаться... Поживей-поживей, ребята... к обеду  чтоб все
погреба набить, поднос будет!
     С крыши ему кричат:
     - Нам  не под  нос,  а в  самый  бы роток  попало! Ну-ка, робят, уважим
хозяину, для весны!

     ...И мы хо-зяину ува-жим,
     Ро-бо-теночкой до-ка-жим...

     Подхватывают знакомое, которое я люблю: это поют, когда  забивают сваи.
Но отец велит замолчать:
     - Ну, не время теперь, ребята... пост!
     -  Огурчики  да  копустку  охочи  трескать,  в  без  песни  поспеете! -
поокивает Василь-Василич.
     Кипит работа:  грохаются в  лотки ледяные  глыбы,  сказываются  корзины
снега, позвякивает  ледянка-щебень  -  на крепкую  засыпку. Глубокие погреба
глотают  и  глотают.  По обталому грязному  двору тянется  белая  дорога  от
салазок, ярко белеют комья.
     - Гляди... там!.. - кричат где-то, над головой.
     Я  вижу, как  вскакивает на глыбы Горкин, грозясь кому-то, - и за окном
темнеет в шипящем шорохе.  Серой сплошной завесой валятся снеговые  комья, и
острая снеговая пыль, занесенная ветром  в форточку, обдает  мне лицо и шею.
Сбрасывают  снег  с   дома!  Сыплется  густо-густо,  будто  пришла  зима.  Я
соскакиваю  с  окна  и долго смотрю-любуюсь: совсем метель,  даже  не  видно
солнца, - такая радость!


     К  обеду  -  ни глыбы  льда,  лишь  сыпучие вороха осколков,  скользкие
хрустали  в  снежку. Все погреба набиты. Молодцам  поднесли по  шкалику,  и,
разогревшиеся с работы,  мокрые  и  от снега, и от пота, похрустывают они на
воле крепкими, со льду, огурцами,  белыми кругами редьки, залитой конопляным
маслом, заедают  ломтями хлеба,  -  словно  снежком хрустят. Хоть и  Великий
Пост,  но  и  Горкин  не  говорит  ни слова:  так  уж заведено, крепче ледок
скипится.  Чавкают  в тишине на  бревнах,  на  солнышке, слушают,  как  идет
капель. А она уже не идет, а льется. В самый-то раз поспели: поест снежок.
     - Горы какие были... а все упрятали!
     Спрятались в погреба все горы. Ну, будто  в  сказке: Василиса-Премудрая
сказала.
     Ржут по конюшням лошади, бьют по стойлам. Это всегда - весной. Вон уж и
коновал заходит,  цыган  Задорный,  страшный с своею сумкой, - кровь лошадям
бросать.  Ведет  его кучер за  конюшни,  бегут  поглядеть  рабочие.  Меня не
пускает Горкин: не годится на кровь глядеть.
     По завеянному снежком двору бродят  куры и голуби, выбирают присыпанный
лошадьми  овес.  С  крыш уже прямо льет,  и на заднем  дворе,  у  подтаявших
штабелей сосновых, начинает копиться лужа - верный зачин весны. Ждут ее - не
дождутся вышедшие на волю утки: стоят и лущат носами  жидкий  с воды снежок,
часами стоят на  лапке.  А невидные ручейки  сочатся. Смотрю и я:  скоро  на
плотике кататься. Стоит и Василь-Василич, смотрит и думает, как  с ней быть.
Говорит Горкину:
     - Ругаться опять будет, а  куда ее, шельму, денешь! Совсюду в ее текет,
так  уж  устроилось.  И  на  самом-то  на  ходу... передки вязнут, досок  не
вывезешь. Опять, лешая, набирается!..
     - И не трожь  ее лучше, Вася... - советует и Горкин. -  Спокон веку она
живет.  Так  уж тут  ей  положено.  Кто ее  знает...  может,  так,  ко двору
прилажена!.. И глядеть привычно, и уточкам разгулка...
     Я рад.  Я люблю нашу  лужу, как  и Горкин. Бывало, сидит на бревнышках,
смотрит, как утки плещутся, плавают чурбачки.
     - И до нас была, Господь с ней... оставь.
     А Василь-Василич все думает. Ходит в крякает, выдумать ничего не может:
совсюду стек! Подкрякивают ему и утки:  так-так... так-так... Пахнет  от них
весной, весеннею теплой кислотцою... Потягивает из-под навесов дегтем: мажут
там оси и колеса, готовят выезд. И от  согревшихся штабелей сосновых  острою
кислотцою  пахнет,  и от  сараев старых, и от лужи,  - от спокойного старого
двора.
     - Была  как - пущай и будет так! - решает Василь-Василич. - Так и скажу
хозяину.
     - Понятно: так и скажи: пущай ее остается так.
     Подкрякивают  и утки, радостные,- так-так...  так-так...  И капельки  с
сараев радостно тараторят наперебой -  кап-кап-кап... И во всем, что ни вижу
я,  что глядит  на  меня  любовно,  слышится мне  -  так-так.  И  безмятежно
отстукивает сердце - так-так...

http://az.lib.ru/s/shmelew_i_s/text_0030.shtml